«Нет мне дома и за морем,
И в далях туманных полей.
Нет покоя, как нет и сердца -
Ты сожгла его до корней»

[q.] Айрэ и Саруман, «Нет мне дома и за морем»

      Сириус был уверен, что это его последнее Рождество в отчем доме. Если, конечно, можно назвать Рождеством дикий семейный скандал, где его обзывали выродком, предателем крови и всяческим унижали, а он высказывал своё мнение о матушкиных методах воспитания и, заявив как сильно он их всех ненавидит, громко хлопнул дверью. Регулус догнал его во дворе и попытался уговорить побыть паинькой хоть один вечер, оставшись на приём, но гриффиндорец был суров и непреклонен, хоть и знал, что ему здорово достанется от Вальбурги за его уход из змеюшника.
     Перекинув ногу через своего «железного коня», юноша ещё раз посмотрел на каменную громаду дома. Вальбурга злобно взирала на старшего сына из окна второго этажа, а тот лишь улыбнулся и показал средний палец, вполне осознавая, что теперь байк придется оставить у Сохатого. Или самому остаться у Сохатого – он ещё не придумал. Знал лишь одно: дома ему делать явно нечего. Куда поехать? Явно не к Поттерам: родители Джеймса всегда были рады видеть лучшего друга их сына, но пользоваться их гостеприимством ему сейчас совсем не хотелось. Сейчас хотелось просто мчаться по дороге и чувствовать себя свободным.
     Голова горела венцом цареубийцы, в виски впивались иглы тернового венка, а по жилам текла лава. Никогда Блэку не было ещё хреново от того, что он нагрубил матери и так нагло свалил. Сегодня был самый светлый праздник, который он искреннее любил. Сознание когтили фурии былых дней. Вспоминалось, как всё было хорошо до школы. Мать всегда была строгой, жестокой и взрывной, но тогда ему казалось, что она его всё-таки любит. Каждому ребенку хотелось бы, чтобы его любили. Даже Сириусу. Независимому, наглому, циничному пацану шестнадцати лет от роду, который остановился в маггловской подворотне, достал из кармана куртки самокрутку и… зарыдал. Горько, отчаянно, безутешно. Руки жутко тряслись, поэтому подкурить удалось с раза пятого. Первая тяга обожгла лёгкие и заставила закашляться. Бродяга осел на заснеженный бордюр и сделал пару глубоких затяжек, утирая жаркие слёзы. Докурив, он захватил жменю снега и умыл им лицо. Рыдания всё не заканчивались. Казалось, внутренние шлюзы прорвало, и самообладание ему изменило.
    Сириус всегда отличался железной выдержкой. Он никогда никому не жаловался, предпочитая переживать свои личные трагедии в одиночку, но сейчас ему хотелось тепла и поддержки. Потому, что больно, когда твоя собственная мать называет тебя «выродком» и семейка её поддерживает. А ты всего лишь не делишь людей по чистоте крови, социальным кастам и цвету кожи. «В этом я виноват, мамочка?», – подумал юноша и достал из кармана куртки серебряную флягу с огневиски. Бродяга понимал, насколько жалко выглядит: зареванный, раскрасневшийся и абсолютно одинокий.  Вдруг перед ним появилась девочка лет десяти. В тот момент гриффиндорцу показалось, что она возникла из воздуха или сошла с небес, чтобы забрать его.
- Что с вами, сэр? Вы плачете? – наивно и бесстрашно поинтересовался белокурый ангелочек, вызвав у Блэка абсолютно растерянную улыбку, вырисовавшуюся в уголках губ. Не саркастичную, как обычно, а светлую.
- Нет, юная леди, мужчины не плачут, – он встал и улыбнулся шире. – А вы что делаете в таком занюханном местечке? – он указал на мусорные баки, некуртуазно торчащие из-под снега и открывающие взору ржавую ограду.
- В этом доме живет мой старший братик, сэр, – она показала на дом из бурого кирпича, что стоял позади Сириуса и освещал величие бедного  квартала. – Я хочу поздравить его с Рождеством.
     Какое-то время гриффиндорец тупо смотрел на неё, не понимая какой он идиот, а затем вдруг поцеловал девочку в щеку, поддавшись импульсу, достал рождественский пряник из кармана и вскочил на байк.
- Вы невероятны, мисс! – выкрикнул он и тронулся. Железный конь его помчал в то место, где ему всегда были бы рады – к любимой кузине, её супругу и дочери.

***

     Дорога заняла около шести часов, поэтому у Тонксов он был около восьми вечера. Взъерошенный, мокрый и, кажется, простудившийся, он слез с байка и посмотрел на уютный домик, широко и как-то наивно улыбаясь. «Все же Меда волшебница в лучшем понимании этого слова», – довольно протянул Сириус, шагая по дорожке к двери и чувствуя запах индейки даже с расстояния десяти метров от коттеджа. Снег приятно хрустел под ногами, венок из омелы заставлял сердце петь, а душу трепетать в предвкушении праздника. Настоящего праздника.
    Оставив мотоцикл совсем рядом с домом, Бродяга подошел к двери и настойчиво постучал. Рождественские хоралы в доме смолкли, как и веселый смех, доносившийся и-за двери. Через несколько мгновений дверь открылась и явила юноше его любимую кузину во всём её уютном великолепии:
- Йхо-хо-хо! Я Санта и принес вам Рождество! – попытался быть веселым и беззаботным Сириус, отлично понимая, что глаза его сдавали с потрохами перед проницательной Андромедой. – Впустите на огонёк? – в голосе показались нотки вины в колоритной смеси с мольбой.